Блондинка крашенная
Хочет спать лишь
И птицею летать во сне.
Ее фантазия богата,
как шкаф с одеждой... Разве нет?
И вянет северная прелесть,
И пальцы, словно вдох дрожащий
Ты чувствуешь - уходит время
В свободы поисках напрасных.

Да, слово "напрасных" отсебятина, которой нет в оригинале, хотя неявно это настроение чувствуется. Но как "проба пера", надеюсь, простительно.

Наложница из западных варваров
Чьи волосы покрыты белой краской
Желает отринуть повседневное во сне
Стать птицей Пэн в цветастых перьях
Так же цветисты ее фантазии
Подобные шелкам в ларе
Который мне прислал далекий друг из Аомыня
Ее нежные как дыхание пальцы
Доставили мне немало удовольствия
Но все же зря она тратит время
Стремясь обрести недосягаемое
Красота ее начала увядать
Продам-ка я ее пока не поздно в Лоулань.

блондинке крашенной не спится
а так хотелось бы уснуть
и пергидролевою птицей
в глаза свободе заглянуть
но моль в шкафу сожрала перья
в прорехи лезет чернота
щекочет времени теченье
и красится опять пора

Юрий Ганошенко (Запорожье)

мой перевод:

* * *

нет сна как будто жизни нет
буры все головы моих ночей-близняшек
усмешки-рыбы склеивают ветер
нет столько мая мир не переварит
мир треснет и прольётся
мир на пол выльется
чрезмерным водянистым маем
я поскользнусь и поломаю ногу
врасту в пол грязный буду пить
похоже этот май всю свою жизнь
меня в глаза целует темень и молчит
задушливо молчит твоим молчаньем
я замираю в воздуха морщинах
я слышу хруст
шаг сделала стена
хрустят паркеты моей жизни
хрустит путь пешки во ферзи
хрустит тепло твоё хотя его и нет
неманекенно дым я в нём почти живу
я зависаю средь морщин прозрачных
меня целует темнота во сны
где ты далёкий мир где лес
где бродишь в равнодушии деревьев
где чувствуется вот он мира край
где чувствуется что меня там нет
меж нами воды мая не дойдёшь
твои слова во мне бездонные колодцы
твои слова во мне ветра ветра
качели трогают и обрезают сны
и темнота целует отовсюду

============================

украинский оригинал:

* * *

немає сну немов нема життя
брунатні голови усіх моїх однакових ночей
і риби-посмішки заклеюють повітря
і стільки травня світ не перетравить
світ трісне і проллється
світ на підлогу виллється
надмірним водянистим травнем
я підсковзнуся і зламаю ногу
вросту в брудну підлогу буду пить
здається травень цей я все своє життя
мене цілує темрява у очі і мовчить
задушливо мовчить твоїм мовчанням
я завмираю у повітря зморшках
я чую хрускіт стіни роблять крок
хрустить мого життя паркет
хрустить шлях пішака в ферзі
хрустить тепло твоє хоча його нема
неманекенно дим я майже в нім живу
я зависаю у прозорих зморшках
мене цілує темрява у сни
де ти далекий світ ти ліс
де заблукаєш у байдужості дерев
де відчувається що це вже світу край
де відчувається що там мене нема
між нами води травня не дійдеш
твої слова в мені колодязі без дна
твої слова в мені вітри вітри
хитають гойдалки обрізують всі сни
і темрява цілує зусібіч

мой перевод:

* * *

С.С.

грустных пёсиков рядочек
следит за моим передвижением
отправляюсь по делам
задыхаясь от почти невозможного
врастания в земную поверхность
на первом этаже
городской библиотеки
встречаю – старую подругу?
давно знакомого человека?
эмоционально-привлекательный объект?
мало говорим, потому что спешим
и зеркало удваивает нашу спешку
её стихи разворачивались лепестками роз
как трава весенняя дышали
падали каштановыми мячиками с веток
заселяли интернет...
когда она смотрела в зеркало
и туда, в ту сторону уходили
некоторые остаются там и сейчас –
любой подтвердит:
зеркала иногда разговаривают стихами
но вообще молчать не могут

оригинал (на украинском):

* * *

С.С.

сумних песиків рядочок
слідкує за моїм пересуванням
у справах вирушаю
задихаючись від майже неможливого
вростання в земну поверхню
на першому поверсі
міської бібліотеки
зустрічаю – стару подругу?
давно знайому людину?
емоційно-привабливий об’єкт?
мало говоримо, бо поспішаємо
і дзеркало подвоює наш поспіх
її вірші розгортались пелюстками троянд
як трава весіння, дихали
спадали каштановими м’ячиками з гілок
заселяли інтернет...
коли дивилась вона в дзеркало
і туди потойбік переходили
деякі залишаються там і зараз –
будь-хто підтвердить:
дзеркала розмовляють іноді віршовано
але взагалі мовчати не можуть

Червону руту не шукай вечорами

(Говорят, что красная рута – это трава, которая использовась как средство для досрочного прерывания беременности на ранних стадиях).

А я и не знала, что в США
Были все эти перипетии вокруг абортов,
И что чёткая позиция в этом вопросе
Там зависит от партии, которую любишь.
Не то, чтобы я была за аборты или против.
Наверно, я против, но не надо меня поучать.
Наверно, каждый из нас или каждая из нас –
Одновременно испытуемый и испытание,
Но ты можешь ошибаться,
Даже когда всё делаешь правильно.
Тебе снятся нерождённые братья и друзья.
Ощущаешь в себе детей, но сосчитать их не можешь.
А иногда чувствуешь себя
Пустой бутылкой с письмом внутри.
Плывёшь одна по грязному морю,
А в тебе письмо в будущее, которое он написал.
И пока все говорят тебе: смирись,
Полная бутылка не годится для писем,
Полная бутылка утонет в море,
Смысл полной бутылки в её опустошении,
Ты не отвечаешь ничего, ты их игнорируешь.
Смотришь сквозь них и ничего им не говоришь.
Можешь теперь целый день говорить с собой,
Ведь разговоры с собой наконец исполнены смысла.
А когда ты родишь – этот смысл тебя оставит.
Реки почему-то не впадают сами в себя.

Оригинал (на украинском):

Червону руту не шукай вечорами

(Кажуть, що червона рута – це трава, яка використовувалася як засіб для дострокового переривання вагітності на ранніх стадіях).

А я і не знала, що в США
Мали місце всі ці перипетії навколо абортів,
І що чітка позиція в цьому питанні
Там залежить від партії, яку любиш.
Не те, щоб я була за аборти чи проти.
Мабуть я проти, але не треба мене повчати.
Мабуть кожен з нас або кожна з нас
Є одночасно випробуваним і випробуванням,
Але ти можеш помилятися,
Навіть коли все робиш правильно.
Тобі сняться ненароджені брати і друзі.
Прочуваєш в собі дітей, та не можеш їх полічити.
А іноді почуваєшся
Порожньою пляшкою з листом усередині.
Пливеш собі по брудному морю,
А в тобі лист у майбутнє, що він писав.
І доки всі кажуть тобі: змирися,
Повна пляшка до листів не придатна,
Повна пляшка потоне у морі,
Сенс повної пляшки в її спорожнінні,
Ти не одповідаєш нічого, ти їх ігноруєш.
Дивишся крізь них і нічого їм не говориш.
Можеш тепер цілий день говорити з собою,
Бо розмови з собою нарешті набули сенсу.
А коли ти народиш – цей сенс тебе покине.
Річки чомусь не впадають самі в себе.

мой перевод с украинского

(Курсивом в переводе выделены включённые Олесем в свой текст (по порядку) цитаты из стихотворения Пети Птаха, прозы Фаины Гримберг, разговора с Дмитрием Кузьминым, а также из одной руской народной сказки)

ГИМН КАМЫШОВЫХ МАЛЬЧИКОВ

как страшное рождается безмятежным
так и мы сталкивались с этим случайно,
будто свернув внезапно
не туда куда нужно
и всё –
получали блажную болезнь
задаром,
имели её просто так,
словно ворона – сыр…
так что нас никто не учил этому, не соблазнял, не развращал. мы сами дошли. и даже и не дошли, а будто в воду, свежую, текучую, плескучую, кинулись безоглядно, упали…
полосатые
янтарноглазые
мальчики из камыша
набредали мы
на эту судьбу
городской прописки
питаясь уже
не мышами и жабами,
а охотясь за колбасными обрезками
и птичьими голенями
в соцветиях чёрного целлофана…

иногда какая-то панна
или даже шляхетный пан
выносили нам из дому
настоящие королевские объедки
и мы
затаив подчёркнуто «наше»
отвращение
с неохотою ели
фаршированные штуковины,
рябчиков в ананасах,
пироги
[понятное дело –
с печёнкой!]…
ели так неуклюже,
ведь не умели мы
есть виртуозно,
а лишь виртруозно подкидывать
на языке вкуснятинку.
и наш метаболизм –
улей совсем без ячеек –
проходил сквозь объедки
как пролетает пчела
сквозь цветы на рисунке.
и панны,
а ещё чаще паны,
поражались, как может не нравиться
мясо мясное
или колбасная колбаса.
и панны с панами
сводили сурово брови,
раздражённо толкали в сумочки
кулинарные украшения,
торопливо пихали в портфели
салаты с моллюсками,
шагали –
цокали каблуками –
отяжелевшие
от всего городского –
гиперболически вкусного
и королевского.

потом
иногда
упрашивали забежать в гости,
где шкафы на рёбрах полочек
содержали одних лишь
устриц,
омаров,
лосося в цедре,
фуа-гра бесконечно…
и входили упруго к ним в дом
чтобы вскоре уйти
на мебели велюровой оставить
клочочки шерсти…
и поссать неприметно
на ковре и в углах…

мы так гордились,
что пропитались болотом,
как молоком материнским.
гордились и тем,
что структура наших костей
наросла
на ондатровых хрящиках
и хвостах…
и мы раскрывали городость –
цветистый зонтик с крючком –
пёстрый шатёр
с болотными комарами
и гордо шагали
мимо пажей
панночек и панов
обречённо беременных
расстегаями,
котлетами по-киевски,
курицей с пшеном и брокколи,
минтаем, запечённым с овощами…
прыгали через лужи,
лузгали семечки,
смеялись так,
чтоб из корзинки рта
выглядывала белая черешня зубов.
а потом:
махнули левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнули правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди.

==================================================================
оригинал:

ГІМН ОЧЕРЕТЯНИХ ХЛОПЧИКІВ

як страшное рождается безмятежным
так і ми натрапляли на це випадково,
ніби звернувши раптово
не туди куди слід
і все –
мали химерну хворобу
задарма,
мали її просто так,
наче ворона – сир…
тож нас никто не учил этому, не соблазнял, не развращал. мы сами дошли. и даже и не дошли, а будто в воду, свежую, текучую, плескучую, кинулись безоглядно, упали …
смугасті, очеретяні
бурштиноокі
мальчики из камыша
набредали ми
на цю долю
міської прописки
годуючись вже
не мишами і жабами,
а полюючи на ковбасні обрізки
і пташину гомілку
в суцвіттях чорного целофану…

часом якась пані,
чи навіть шляхетний пан
виносив нам з дому
справжні королівські наїдки
і ми
затамувавши підкреслено «нашу»
нудоту
з нехіттю їли
оті фаршировані штуки,
рябчиків в ананасах,
пироги
[ясна справа –
з печінки!]…
їли незграбно,
адже не вміли ми
віртуозно їсти,
а могли лише віртуозно підкидувати
на язиці смаколики.
і наш метаболізм –
вулик геть без чарунок –
проходив повз ті наїдки,
як пролітає бджола
повз намальовані квіти.
і пані,
та частіше пани
дивувалися щиро як може не смакувати
м’ясо м’ясне
чи ковбасні ковбаси.
і пані з панами
зводили брови суворо,
пхали розпачливо в сумочки
свої кулінарні прикраси,
квапливо штовхали в портфелі
салати з молюсків,
йшли –
підборами цокотали –
обважнілі
від усього міського –
гіперболічно смачного
і королівського.

згодом,
зрідка
просили забігти у гості,
де шафи на ребрах поличок
тримали самих лише
устриць,
омарів,
лосося у цедрі,
фуа-гру без упину…
і пружно заходили в їхні дома
щоб невдовзі піти
на меблях велюрових залишити
пасемця хутра…
і подзюрити непомітно
в кутках і на килим…

ми так пишалися тим,
що всотали запах болота
мов молоко матері.
пишалися тим,
що кісткова структура наша
зростала
на ондатрових хрящиках
і хвостах…
і ми розкривали ту гордість –
барвисту з гачком парасольку –
строкате шатро
з болотяних комарів
і погордо йшли
повз пажів
панів і панянок
вагітних приречено
на розтягаї,
котлети по-київськи,
курку з пшоном і броколі,
минтай, запечений з овочами…
стрибали через калюжі,
лузали насіння,
сміялися так,
щоб з кошика рота
визирала біла черешня зубів.
а потім:
махнули левым рукавом – вдруг сделалось озеро, махнули правым рукавом – поплыли по озеру белые лебеди.